Инна сапега рассказы. Тайна Семи Таинств
Последний луч света
Уже на закате давно погас.
Но в птичьей груди
Он песней живёт ещё - раз.
Под самые своды тьмы
Та песня летит,
Словно призыв войти
внутрь тьмы и - скорбеть.
Но нет, я звёзды искал,
Я б войти не посмел,
Даже если бы меня кто-то позвал.
Не был зван я - никем.
Эмили Дикинсон. Три стихотворения
Эмили Дикинсон
Перевод Инны Сапеги
НАДЕЖДА - КРЫЛАТАЯ ПТИЦА
Надежда - крылатая птица,
в душе она гнездится,
Мелодию без слов поёт,
и никогда не престает,
ей не остановиться.
И слышно пение её
сквозь шквал любых ветров,
ни шторм её не проберет,
ни холод и ни лед.
Она мала, но греет всех
в любой мороз, всегда.
И я слыхала тот напев
и знаю - никогда
та птица, что в душе поет,
себе и крохи не возьмет.
Рефть
Инна Сапега
Если он жил, как понимал сам, то люди вокруг становились недовольными им, а если он старался жить, как хотели они, он становился кем-то иным, и сразу заболевал. Болел он долго и изнуряюще, а когда выздоравливал, жизнь казалась Мишке громадным кораблем, прекрасным, величественным, но проплывающим мимо, задорно гудя ему, мелкому и потерянному на пустынном острове. Он боялся жизни и прятался от неё в свою роспись...
Ситкалидак
Инна Сапега
Аппа, значит, белые люди – это русские, да? – не унимался Спиридон, пристально глядя деду в глаза. – Русские, да? СИТКАЛИДАК?
Старик сидел возле сарая и вырезал из дерева дротик, когда Спиридон прибежал к нему с вопросом. Он опустил руку с ножом и вдруг затрясся от злости:
- Запомни, сынок, Сугпиак – настоящие люди, а белый человек… белый человек может говорить на разных языках. На разных. А Сугпиак – настоящие люди. Но есть русский Сугпиак, и есть Американский Сугпиак…
Моя душа не море и не речка...
Инна Сапега
Моя душа не море и не речка,
Не ручеек прозрачный, не родник.
Она - лишь лужа,что лежит беспечно,
Размер её обычно невелик.
В ней глубины нет и бывает грязной,
Прохожие досадуют о ней,
Но если ты, не трогая, заглянешь,
Увидишь Небо в ней!
Милость Божия
Инна Сапега
Если ты считаешь себя жертвой, ты сбрасываешь Его иго, считая других виноватыми в твоей судьбе. Но ведь это не так. О каждом из нас есть Промысел Божий. О каждом. И это… это не жертва наша, это – милость, детонька. – шептал он. - Милости хочу, а не жертвы – Бог говорит нам, помнишь. Милости! И это – милость Божия, наши страдания, наш крест. Как поймешь это, так все легко и просто. И не жалко себя. А даже – наоборот…
Красота Женская
Инна Сапега
Мне раньше казалось, что красота, особенно красота женская, зависит от определенного набора внешних качеств – необходимой стройности, грациозности, изящности, некоей романтической эфемерности, идеальных пропорций лица и тела… Мое представление о красоте в корне изменилось, когда я встретила Оньки. Оньки – да простит меня читатель, была обыкновенной уткой и жила у нас в Скиту на Аляске...
Внутренняя природа
Инна Сапега
«Христос посреди нас! Возлюбленный, дорогой мой отец! Как ты порадовал меня своей всесторонней весточкой! Но зачем удивляешься, что у тебя меняется настроение? Посмотри на прекрасное небо! Сейчас оно чистое и голубое, но вот являются огромные облака, точно белоснежные глыбы, прикрепленные к своду. И это сменяется белыми барашками, и вдруг появляются черные тучи с медным отливом. Довольно скоро они сгущаются; в природе темно...
Могила
Инна Сапега
Рассказ из жизни вященномученика Петра Грудинского. Это даже милость Божия – копать могилу, в которую сам ляжешь…» - думал отец Петр, пробивая лопатой земную плоть. - «Земнии убо от земли создахомся, и в землю туюжде пойдем, якоже повелел еси, Создавый мя и рекий ми: яко земля еси и в землю отыдеши, аможе вси человецы пойдем» - вспомнил он слова из чинопоследования панихиды...
Заявление
Инна Сапега
Человек был худ и сед. Сжатые тонкой нитью губы глядели уголками вниз и придавали его лицу выражение то ли отчаяния, то ли злобы, то ли просто угрюмости. Глаза же смотрели прямо, и ровно, не бегая из стороны в сторону. Покоен и гладок казался и широкой лоб человека. Две контрастные части лица – невозмутимую и тревожную - разделяли густые усы, рыжие с проседью, которые венчались острой седой бородкой...
Право на пустоту
Инна Сапега
Каждый имеет право
однажды
просто чуть-чуть полежать…
Лечь на траву
или на пол,
на раскладушку,
на снег,
на скамейку в парке
или же - на кровать.
И посмотреть на небо
или на потолок,
на хрустальную люстру,
обои,
узор паутины в углу,
на ветви деревьев
или предзакатную мглу...
Букет мимоз
Инна Сапега
Годовалая Люша стоит у зеркала. Она нашла бабушкины бусы и пытается их нацепить на голову. Когда это у неё получается, она поворачивается ко мне.
- Люшка! Какая же красивая! - восхищаюсь я. Но ей нужно больше восхищения, и она тянет меня за руку к Димке.
- Димочка, смотри, правда мы красивые?
Сын, не поднимая глаз от игрушек, бубнит:
- Красивые-красивые. Очень красивые. - он уже научился у папы, что ответить все-таки нужно, даже на бесполезные женские вопросы. Особенно на них.
Мы раним тех, кого мы любим
Инна Сапега
Мы раним тех, кого мы любим
и любим тех, кто ранит нас.
Своей любовью других губим,
а нелюбовь изводит нас.
И только тихое горенье
за тех, кто в сердце,
кто болит,
кто нам светил хотя б мгновенье,
кто нас когда-то не забыл
живет и радует
и греет,
и учит нас - забыть про долг,
что нам когда-то не вернули -
в ответ на дружбу
иль любовь.
Мой друг Финик
Инна Сапега
Снаружи храм напоминал средневековую крепость. Толстые стены из крупных почти необтесанных каменных глыб, узкие окошки-прорези высоко под куполом, массивная дверь с чугунными латами. Я нерешительно потянула холодное кольцо и тяжелый остов приоткрылся ровно на столько, чтобы поглотить меня, и снова закрыться мягко и плотно. Темно. Тепло. Страшно. Как в животе у Кита...
Окно
Инна Сапега
Она беспокойно ворочалась по ночам, просыпаясь по нескольку раз и украдкой проверяла - есть ли у него пульс. Почему-то ей казалось, что ужаснее всего, если он уйдет, когда она дремлет. Он знал, чувствовал сокровенную тревогу жены и старался громко храпеть, чтобы она могла выспаться. Мысли бились в голове и выскользали, как только он хотел их ухватить. Будто рыбы, нутром чувствуя, что попав в руки человеку, они будут выпотрошены...
Я держу в руках миниатюрную простоволосую блондинку с накрашенным лицом, в мини-юбке.
Что это? - удивляюсь.
Это мне папа подарил! Барби! Классная правда? - радостно делится Наташа.
Наташка приехала ко мне в монастырь в свои осенние каникулы. Она - моя племянница. Ей девять лет. Конечно, я её очень ждала. Ведь можно сказать, Наташку я вынянчила. У сестры семейная жизнь с самого начала не клеилась, и я возилась с Наташкой - младенцем, Наташкой - карапузом, Наташкой-первоклашкой. Таскала её повсюду с собой. А как стала в храм ходить - и Наташку с собой брала. Она - ничего, терпеливая. Помню, ей лет пять было, мы на службе стоим, она маленькая такая, мне по пояс наверное, стоит тихонечко, крестится серьезно. А я её в макушку целую, как сама наклоняюсь, перекрестясь. Она глазенки поднимает, улыбается. Хорошо нам было тогда. А потом - я уехала уехала в другой город, затем — в монастырь. Сколько лет прошло? Три года?
Наташка выросла, почти с меня ростом теперь. Волосы отстригла по-модному. Ногти вон накрашены. Что же с ней там без меня сделали?
Эта кукла - ужасная! Ужасная. - говорю я раздраженно.
Что ты? - пугается Наташа. - Дай, пожалуйста. Это же папин подарок!
Наташка тянет свои руки к кукле, и я вижу у неё на глазах появляются слезы - Ну, Анечка, - просит. - ну отдай, ну пооожаааалууйста.
Не отдам не за что. Будешь в такую играть - сама такой станешь. - завершаю я безжалостно и ухожу с куклой из комнаты Наташи.
Наташка опускает руки и с ревом утыкается в подушку своей кровати.
Мы с мать Евдокией - смыли краску с Наташиных ногтей - у сторожа Мишки ацетон просили. Платок на Наташку темный одели. Юбку подлиннее. Книжки все её фантастические выбросили. И каждый день кропим мою племяшку святой водой - чтоб всех духов мира из неё повыветривать. Наташа вопросительно глядит на наши действа и молчит.
Барби теперь живет в моем шкафу. И каждый раз, открывая дверцу шкафа, я вижу её безнравственный наряд, распущенные золотые волосы и укорительный взгляд. Я стараюсь не смотреть на куклу. Но отчего-то всегда смотрю и мне всегда становится стыдно. Я гашу в себе это неприятное чувство и закрываю дверцу шкафа.
Наташа перестала уже просить меня вернуть ей куклу - только теперь она почти не разговаривает со мной. А если и заговорит, то называет не Анечка, как всегда, а как-то иначе. Я даже не сразу понимаю, что она обращается ко мне. Она вновь долго смотрит и повторяет свое отстраненное «тетя». Мне не по себе от такого обращения. Впрочем, это даже хорошо, что так - не должно будущему монаху к родственникам прилепливаться. И сама начинаю звать свою Наташку строго - Наталья.
В субботу приезжает батюшка. Мы Наталью готовим к Причастию - девочка ведь непременно должна причастится пока она в монастыре. И я с нею причащусь. Как когда-то.
На службе Наташка стоит понуро. Платок сбивается на голове. Я поправляю платок и прошу её следить за свечами в храме. Она кривит нос. Видно - служба ей дается с трудом.
Голова болит - подходит она ко мне во время кафизмы.
Ничего! Сейчас помазание будет. И пройдет голова. - отрезаю я.
Я хочу домой. - неожиданно признается она.
Чего-это?
Я устала.
Это искушение. Терпи.
Я устала. Я хочу к маме.
Иди на исповедь к батюшке.
Я не хочу. Я его не знаю. Я боюсь.
Тут с ней случается истерика, она закрывает лицо руками и выбегает из храма.
Я иду за ней.
Она лежит ничком на своей кровати.
Я хочу домой, домой, домой. - повторяет она самой себе.
Ты что? - дотрагиваюсь я до её плеча.
Анечка, не надо. Оставь меня одну.
Я тянусь за святой водой, чтобы окропить разбушевавшуюся племянницу.
Не надоо - вскакивает Наташа - не надо, Анечка.
Я обильно брызгаю её водой - всю с ног до головы.
Она, мокрая, снова закрывает лицо руками.
Ма-а-а-мочка, спаси меняяя! - слышно сквозь рыдания.
Я стою рядом и не знаю, что мне делать. Мне хочется обнять её, сказать что-то доброе, ласковое, как прежде поцеловать в макушку, но я не обнимаю, не целую, не говорю. Я напряженно молчу, поджав губы и с неведомой мне самой жестокостью смотрю, как рыдает моя Наташа.
Хватит. - наконец, решаюсь я. - Я верну тебе куклу.
Наташа притихает. Поднимает от подушки голову.
Я верну тебе куклу, если ты сегодня исповедуешься, и завтра мы с тобой причастимся вместе. А потом приедет мама и заберет тебя домой.
Взгляд её начинает светится надеждой. Она поворачивает ко мне заплаканное лицо.
Хорошо. - шепчет она.
Мы возвращаемся на службу.
Я не знаю, что говорит на исповеди Наталья, но священник как-то странно смотрит на меня. И в конце исповеди говорит: «Наташа, твоя племянница… она - славная девочка! Будь с ней помягче.». Я киваю. Снова колит совесть. Но я гоню её. Вздор! Я же - хорошая тетя.
Кукла глядит на меня с полки шкафа. Я достаю её. Разглядываю её правильные черты лица, распутываю золотые волосы. Расправляю складки на юбке. Она могла бы быть красивой, кукла эта, если бы одеть её по-скромнее, волосы спрятать под платок. Смыть косметику… Но стоит ли тратить силы? Все же такие куклы придумали специально, чтобы испортить наших детей.
Я беру куклу, спускаюсь в подвал, где Миша кочегарит на ночь печь и бросаю в пламя Наташину Барби.
В воскресение утром мы причастимся. И я скажу племяннице, что кукла потерялась.
И только тогда пойму, что сожгла накануне не Барби, а любовь, веру и доверие близкой мне и очень родной девочки Наташи.
Недавно я узнала, что слово «мама» в китайском языке состоит из двух иероглифов, которые означают «женщина» и «лошадь». Такое остроумное сочетание сначала развеселило меня, а потом я вспомнила историю про женщину-лошадь и задумалась. Перескажу эту историю вам.
Во время преподобного Макария Египетского один порочный человек воспылал страстью к благородной женщине. Она была верной женой своему мужу и не отвечала на оказанные ей знаки внимания. Тогда влюбленный обратился к чародею со словами: « Или сделай так, чтобы она стала моей, или так, чтобы её бросил муж…».
Различными заклинаниями чародей пытался приворожить женщину к обольстителю, но тщетно - его чары были бессильны. Она по-прежнему любила только мужа. Тогда чародей прибегнул к последнему средству. Теперь кто бы ни посмотрел на эту женщину, он видел бы перед собой лошадь.
И правда, когда её муж пришел домой, ему под действием чар жена показалась лошадью. Он очень испугался и позвал к себе городских пресвитеров. Но и они видели перед собой только лошадь и, не веря, что это женщина, не могли помочь бедному мужу. Тогда он, зная о мудрости и богодухновенности преподобного Макария, решил идти к нему за советом.
В то время преподобный молился в своей келье, и ему было открыто всё о жене, казавшейся лошадью. Он молился и ждал её прихода.
Когда муж с женой подошли к келье старца, братья, жившие с подвижником, не захотели пускать их к Макарию, говоря: «Зачем, глупый человек, ты привел сюда лошадь?» На то муж отвечал: «Эта лошадь, которую вы видите, моя несчастная жена. Я не знаю, как она обратилась в лошадь. Но сегодня уже третий день, как она ничего не ела, и я переживаю за неё».
Братья обсмеяли мужа за эти слова. Но всё же кто-то из них объявил Макарию, что к нему привели лошадь. Услышав это, преподобный сказал: «Ваши глаза поверглись чарам, и вы видите лошадь. Но это женщина, и она такая, какою и создана, она не превращалась в лошадь, но только кажется таковой».
Тогда женщину-лошадь привели к преподобному. Он благословил воду и облил этой водой лошадь с головы до ног. Затем старец помолился над нею, и тотчас все увидели, что это женщина. Макарий приказал принести еды и сам дал женщине есть. Тогда она полностью исцелилась.
Муж и жена возблагодарили Бога и Его святого угодника. На прощание преподобный дал жене наставление: «Никогда не оставляй посещать церковь, никогда не уклоняйся от приобщения Христовых Тайн; несчастие случилось с тобой оттого, что ты уже пять недель не приступала к пречистым Тайнам Спасителя нашего».
Вспомнила я эту историю про женщину-лошадь и подумала, что как часто мы, став женами и матерями, в своих заботах забываем о самом главном – о своей душе. Тем самым, повергая себя опасности стать для всех просто лошадью.
Они стояли посреди храма, взявшись за руки. Ему на вид лет 75, небольшого роста, с белой бородой, открытым лицом и улыбающимися глазами. Ей – 70, хрупкая, миниатюрная с длинной седой косой из-под пуховой беретки и с добрым взглядом.
День выдался солнечный и на стенах храма играли золотые блики.
«Как хорошо у нас в храме!» - выдохнул он. «Хорошо!» – эхом отозвалась она. Они огляделись и только тогда заметили меня у свечного ящика. «Как хорошо в этом храме!» – уже громче, обращаясь ко мне, сказал он. И вместе, всё также держась за руки, они подошли к ящику.
«Это наш храм!» - сказала она. Он продолжил – «Меня здесь крестил о. Петр». Она добавила: «а потом он нас здесь венчал!» «Да! – подхватил он– правда, мы уже лет 30 были женаты…» «и даже – она улыбнулась - успели двух сыновей вырастить».«Они были на нашем венчании!» - с городостью сказал он. «Да!» - улыбнулась она, вспоминая. «Даже не верится, уже прошло двадцать лет с тех пор, даже больше!» - он наморщил лоб. «Нам в этом году – пятьдесят!»- поделилась она со мной, и лучезарная сеточка морщинок вокруг ее глаз осветила ее лицо и даже как будто его лицо тоже. «Золотая свадьба!» «Уж внуки переженились – у нас их пятеро…И прошли мы вместе огонь и воду!» - он расправил плечи. «Ну ничего, Слава Богу!" - сказали они вместе, а затем вместе замолчали и взглянули друг на друга. Потом оба – на меня. И снова улыбнулись.
«Мы здесь редко бываем – живем с детьми, а тут пришли – наш храм открыт!» «Да!» «Я пойду свечей поставлю возле нашей иконы!» - он взял за ящиком три свечки и вопросительно посмотрел на супругу. Она кивнула.
Когда он немного отошел, она шепотом спросила меня: «А у Вас… есть…Адам?» Я удивленно подняла брови. Она объяснила: "Моего мужа зовут Адам,редкое имя! Я бы хотела подарить ему что-нибудь из этого храма. Когда мы еще здесь очутимся? Может быть икону его святого…»
Икону праотца Адама мы не нашли,только открытку с изображением Райского Сада. Она была довольна. «Да, это Сад. Очень красивый. Спасибо Вам!» - она взяла открытку, положила ее в сумочку, попросила еще несколько свечей и пошла к своему супругу.
Они вместе еще походили по храму. Крестились подле икон, что-то вполголоса друг другу говорили, зажигали свечи. Напоследок снова остановились в центре храма, взялись за руки. Кивнули. Улыбнулись мне. И вышли.
А в храме как будто после каждения пахло ладаном, на стенах играли солнечные блики, и я еще очень долго сидела и думала об этой удивительно светлой паре и Райском Саде. И вдруг радостная мысль – догадка мелькнула в голове. Конечно, это невозможно, но все же…Я же не спросила как ее зовут…А вдруг…конечно, вряд ли, но
вдруг…? Да и при том, какая разница, даже если это не так, суть то та же…Ведь если ОН – Адам, ОНА – непременно должна быть Евой…Правда ведь? Я улыбнулась.
Повесть о блаженном старце Николае Тотемском
Глава 1. Дедушка
Отец Николай сидел на лавочке возле храма.
Его лицо - простое и доброе лицо сельского священника - отражало всю его жизнь. Солнце - выжгло волосы, позолотило бороду и усы, ветер - сделал грубой кожу, труд иссушил щеки, а вера - осветила глаза. Глаза батюшки мягко, ласково, приветливо и как-то по-особенному кротко смотрели на этот мир и улыбались.
Отец Николай, что домой не идешь? - окликнула батюшку баба Клава - седенькая раба Божия - закончив прибирать после службы церковь.
Да я дома. - откликнулся священник.
И то. - согласилась старушка и, вытерев руки об подол, села рядом, продолжила:
Давеча видала я Николку твоего, сиротку. Кур гонял.
Озорничает! - кивнул отец Николай и глаза его еще яснее улыбнулись, забегали искорками радости.
Да, малой шустрый. - согласилась Клавдия.
Замолчали, глядя на раскинувшуюся перед ними деревню. Солнце, как стрелки на часах встало в зенит. Полдень.
Где-то в поле замычала корова. Должно быть, пастух перегонял стадо на новое место, а какой-то несмышленый теленок не хотел идти.
Как Ляксандра? Не бедствует? - вновь заговорила старушка.
Нет, бедствовать мы ей не дадим, Клавушка. - тихо произнес отец Николай.
Это я знаю, батюшка, знаю. - старушка, тепло, по-матерински жалостливо поглядела на старого священника. - Как ты оженился, да здесь осел, так сиротами и оброс: сначала женкиными братьями и сестрами. Только всех пристроил, дочь овдовела.
Отец Николай встал со скамьи, хлопнув себя по коленям, выпрямился. Лицо его сбросило с себя неторопливую задумчивость, ожило, задвигалось, а глаза так и продолжали тихо улыбаться.
Поднялась с места и Клавдия, сложила руки, опустила седую голову за благословением.
Господь с тобою, Клавдия! - перекрестил её священник, заметил. - У каждого свое горе. Им и спасаемся.
Надо было тебе приход менять. Жили-то впроголодь, я знаю. Да и сейчас не шибко. Село-то мы небогатое. - не унималась старушка.
Священник уже спускался по тропинке к своему дому, махал ей рукой:
Пойдем, милая, пойдем. Смотри уж, как припекает. Там где горе обняло, там и будем горевать!
Глава 2. Просвирня
Если от дедушки всегда пахло ладаном, то от матери - мукой.
И не простой ржаной мукой, не серой, из которой чаще всего в деревне пекли хлеб. Нет, у той муки запах кислый, с горчинкой. От матери же пахло сладко - мукой пшеничной, белой. Потому что мама - просвирня. Она печет для храма просвиры.
Обычно мама пекла просвиры по четвергам. Прямо в горнице, где они жили. Потому что и жили они в просвирне - небольшой избушке рядом с храмом, где рядом с окном стоял большой ровный стол, а посредине хаты - открывала широкий рот русская печь.
Вставала она в этот день рано-рано, когда Коля еще спал на теплых полатях. Умывалась ключевой водой, затепливала перед иконами лампаду и молилась. От материнского шепота, мальчик просыпался, и сверху смотрел на молящуюся мать. Мама молилась каждое утро. Но Николка знал, что сегодня они будут печь просвиры, потому что в этот день мама надевала особый платок. Обычно она, храня свое вдовство, прятала волосы за темно серым или черным старым платком, а в день, когда пекла просвиры, она повязывала голову хлопковым платом, всегда таким чистым и белоснежным, что Никола невольно им любовался.
После молитвы она ставила опару для теста, добавляя в муку стакан крещенской воды и начинала топить печь.
Только Колька спрыгивал вниз и шёл в сарай за дровами. Как-никак он был старшим хозяином в доме, где других мужчин кроме него не было.
Отец у Николки умер, когда мальчику шел первый год.
А какой он был, тятька? - иногда спрашивал мать Никола.
Мама хмурила лоб, пряча в глазах грусть.
Отец твой, Константин Васильевич был достойным человеком. - после паузы отвечала она. - Учителем. Мало мы с ним прожили вместе, двух лет не прошло после нашего венчания, как Константин Васильевич заболел и не стало его. За это время он ни разу не обидел меня, не сказал ни одного злого слова. А как он был счастлив твоему рождению, Коленька! - строгое лицо мамы вздрагивало, она отворачивалась от сына.
Николай тоже отводил глаза от матери, чтобы не замечать её смущение. Смотрел на печь, забеленную известью с мелом. Её неровные бока казались живыми, теплыми. Печь в доме - и греет и кормит и спать укладывает.
А я похож на тятю, мам?
Мать вытирала глаза украдкой:
Есть что-то. С годами все яснее видно.
Потом смахивала с себя печаль, словно муку с фартука, восклицала громко:
Ох, заговорилась я с тобой! Опара уж подошла.
В квашне, накрытой чистым полотенцем, пузырилась белая пушистая опара.
Мать крестила лоб, брала длинную деревянную ложку и вымешивала опару.
Николка стоял рядом, наготове. Он знал, как только мать посмотрит на него и кивнет, надо будет сыпать - осторожно, тонкой струйкой, мелкую муку из лежащего наготове льняного мешочка.
Самое тяжелое в приготовлении просфор - это вымешивание теста. Тесто должно хорошо подняться, но притом остаться плотным, и не иметь внутри воздуха. Ведь просфора не обычный хлеб, а богослужебный. Просфоры батюшка возьмет в алтарь и во время службы будет совершать на них проскомидию - специальным ножичком вынимать из просфор частички. А самая большая, особая просфора, станет агнцем - Телом Христовым на Литургии. Потому так важно, чтобы просфоры были плотные, и не крошились.
Мать месила тесто сама. Её руки, бледные и худые, проворно мяли, взбивали, гнули и комкали тесто. Лицо матери становилось серьезным, сосредоточенным, и вся её фигура выражала силу и упорство. Тесто под руками размягчалось и теплело, становясь послушным. Тогда мать оставляла его зреть под полотенцем. Где тесто оживало и снова расползалось, пухло и росло. Пока упрямые руки его не скрутят и вновь начнут бить и вымешивать, вытесняя ненужный воздух.
Николка любил смотреть как мать месит тесто. Однако, мальчишка есть мальчишка, он долго дома сидеть не может. Николку тянуло во двор.
У сондужской детворы имелись свои заботы.
Глава 3. Сондуга
Сондуга - это речка. Само слово значит «песчаная река». Змейкой ползет она по земле северной и впадает в Сондужское озеро. Стоит то озеро на макушке России, окруженное полями, лесами да болотами. А в лесах летом да осенью - ягод видимо-невидимо: клюква, морошка, черника, брусника, малина. Грибы красуются важно, даже не прячутся от людей, сельчане только боровики признают - белый царский гриб. А есть и грузди, и подберезовики и опята. И ещё много-много разных грибов. С красными, желтыми, коричневыми и даже синими шляпками.
Вот и занятие Сондужской детворе летом и осенью собирать грибы да ягоды, чтобы зимой было что кушать.
Грибы сушили, развесив на нити под потолком возле печи. Солили в бочках. Из ягод варили варенья, делали настойки, и вялили на солнце, разложив на холсты.
Своего хозяйства у Николки с матерью не было, за то, что мать пекла просвиры, ей полагалось по фунту ржи и овса и по хлебу с каждого дома. А остальным необходимым их обеспечивал дедушка - отец Николай. Потому и бегал Николка на дедушкин двор, помогать, да с животинкой играться. Там он чесал бока скотине, кормил цыплят, а то и раззадоривал драчуна петуха, нарочно дразня его.
На дворе хозяйничала бабушка - Павла Евгеньевна. Бабушка была небольшого роста, сухонькая и подвижная. С дедом они казались огнем и водой: такие разные, а друг друга дополняют. Дедушка - неторопливый, спокойный, задумчивый. Почти небожитель. Бабушка же - здешняя, земная. Ко всему внимательная, быстрая, деловитая.
Павла Евгеньевна не могла без дела просидеть и минуты. То по двору со скотинкой управлялась, то по дому - хозяйничала, то в храме наводила чистоту и благолепие. А вечером, когда уж все дома примолкнут и уснут, она садилась у лучины за рукоделие.
В своей семье она была старшая из восьми детей. Осиротев, и наскоро выйдя замуж, Павла Евгеньевна к мужу в дом привела все своё семейство - вдовую мать, трех братьев и четырех сестер, из которых младшему не исполнилось и года. А там и свои детишки скоро пошли: Александра, Алексей, Александр, Лидия. Так, привычная к заботе о детях и хлебе насущном, она в труде находила радость и успокоение. И оттого не могла видеть как без дела скучают другие.
Николка! - кричала она, завидя внука. - что маешься?
Мать просфоры печет. - улыбался мальчик. - Просила у батюшки спросить, на той неделе служба когда будет-то?
Нечего и спрашивать! - машет рукой бабушка. - Батюшка прилег отдохнуть сейчас. А службы будет две - в субботу - поминальная, и в воскресенье. Аль ты не знаешь сам?
Глава 4. Христорождественский храм
Здесь среди полей и угорок затерялись семь деревень: Заречье, Кузнецово, Шильниково, Конец, Талашово, Угрюмовская, и почти опустевшее Погорильце. Среди этих деревень, на пригорке у реки Сондуга тянулась к небу и звала ввысь сельчан Христо-Рождественская церковь. Миниатюрная, изящная, особо красива она была зимой, когда её белоснежные своды, сливаясь с заснеженным пейзажем, казались нерукотворными. Стены храма украшали картуши с каменными цветами, словно снежинками, а маковка храма на рассвете горела золотой свечой.
Храм был каменный, в один этаж. Со входу теплый в приделе, на востоке холодный с таковой же каменной колокольней. Престолов имелось два - в теплом приделе - во имя св. равноапостольных царей Константина и матери его св. Елены, а в холодном - во имя Рождества Христова. К тому же сельчане сондужских деревень собирали средства, чтобы со временем церковь расширить.
Николка любил церковь. Сызмала привык он считать церковь не только домом Божиим, но и своим домом. Просвирня, где жили они с матерью - почти примыкала к храму. И белый силуэт церкви был мальчику родным и близким.
Часто он забирался на церковный пригорок и с вершины холма глядел на открывающийся взору простор. К северу синеет даль - там в низине лежит огромное озеро. Они с мальчишками бегают туда на рыбалку. А там - Заречье за холмом. А там где-то Шильниково…
Смотрит Николка, смотрит, впитывает в себя широту души русской, необъятность нашей земли, величие простоты природы. И кажется ему, что здесь везде рука Божия. Его прикосновение.
Ну что, Николка, сидишь? - окликнет внука дед, легкой поступью поднимаясь по тропинке к храму. Видно, кто-то из деревни зовет на требы, и старому священнику нужно взять необходимое из алтаря.
Сижу… - отзовется мальчик и быстро вскочит, чтобы догнать дедушку, увязаться в помощники.
Сельский дьячок уже совсем состарился, потому отец Николай охотно брал с собой мальчугана на требы - новорожденную животинку освятить, окропить только выкопанный колодец, совершить елеопомазание над больным, или, что бывало значительно реже - отслужить молебен у кого-то на дому. Мальчонка помогал пожилому священнику нести нужную церковную утварь и требник, за что ему затем доверялось прочитать на память пятидесятый псалом или «Отче Наш».
Такие походы не были в тягость мальчишке. Наоборот. Они ровно вплетались в его жизнь и приносили радость причастности к своему роду. Николка знал, что дедушка был сыном диакона и в двадцать пять лет стал священником в их сондужском храме, что Николкин дядя, дедушкин сын, - отец Алексей - тоже священник, и что его, Николку, по окончании церковно-приходской школы скорее всего отдадут в духовное училище. Это было просто и понятно, в жизни ничего не надо самому выдумывать - ты идешь путем твоих дедов. След в след. Идешь прямой дорогой. К Богу.
Глава 5. Архангельская школа
Есть в храме люди, которые не имея священного сана, то есть не будучи батюшками или диаконами, помогают вести службу. Такие люди называются церковнослужителями. Одним из самых важных церковнослужителей является псаломщик. Псаломщик отвечает за правильное пение и чтение на клиросе. А что читают чаще всего во время службы? Псалмы! Потому он так и зовется псаломщиком.
Еще псаломщик следит за порядком богослужения, сопровождает священника во время треб и посещений прихожан. Псаломщик ведет метрические книги - он записывает, кто в деревне родился, в какой семье, когда новорожденного крестили. Отвечает за записи повенчанных браков. Ведет счет исповедников и причастников во время богослужений.
В деревнях, где чаще всего в храме не было диакона, псаломщик являлся главным помощником священника. В народе его называли дьячком.
Вот насколько важен в храме псаломщик, сколько у него разных обязанностей и забот. Потому, чтобы стать псаломщиком нужно не просто любить богослужения и храм Божий, необходимо еще закончить духовное училище.
Когда Николка подрос, вытянулся, а над его верхней губой стал пробиваться еще неровный пух, дедушка решил, что настало время внуку продолжить образование. Поступать в Вологодскую семинарию Николке было еще не по годам, потому его отправили учиться в псаломщическую школу в город Архангельск.
Никогда прежде Николка не был в городе. Архангельск его поразил.
Природа Сондуги приучила его к раздолью, к широким полям, и бесконечным угоркам. Ему были родны и понятны просторные безыскусные деревенские дома, где под одной крышей умещалась вся семья вместе со скотиной, потому что двор по обычаю пристраивали к жилой избе. Многочисленные дорожки, тропинки и неприметные тропочки, разбегающиеся по всем деревням Сондуги, уходящие глубоко в лес, спешащие к озеру или уводящие на болота - все они были им изучены, протоптаны и пробеганы много-много раз босыми мальчишечьими ногами. А каждого жителя сондужских деревень он знал не только в лицо, но по имени или, как это было принято, по прозвищу. Прозвище давали часто всей семье, например могли всех по имени деда звать Поликарпятами. Прозвище не являлось чем-то обидным, а наоборот, выражало любовь, симпатию односельчан.
Архангельск был не таков. Широкая каменная мостовая города тянулась и тянулась, бесконечно уходя вперед одной длинной улицей. Магазинчики и лавки сменяли друг друга, зазывая посетителей яркими вывесками, притягательными ароматами или живой музыкой. По улицам сновали туда-сюда повозки, из которых часто выглядывали модные женские шляпки. Архангельск был городом дорогим и многолюдным. Но, что удивительнее всего, в этом городе водились иностранцы - целый квартал аккуратных ухоженных домиков принадлежал здесь немцам. Ясное дело, мало кто мог здесь похвастаться тем, что знает хотя бы всех жителей своего проулка, не говоря уже о всем городе.
Псаломщическая школа располагалась при Михайло-Архангельском монастыре, на окраине города. Пятиглавый красавец-храм, отстроенный в византийском стиле, был главным украшением и основой монастыря. После учебного дня Николушка стал заходить сюда помолиться у местночтимой Владимирской иконы Божией Матери.
В псаломщической школе было два класса. Здесь учились юноши из семей духовенства. Они изучали Закон Божий, церковно-славянский язык, Типикон, что значит порядок богослужения. В школе им давалось начальное музыкальное образование, потому что в деревнях псаломщик заменял собой клирос, то есть церковный хор.
Появились у Николушки и новые друзья-товарищи. Вместе они учились, вместе ходили на службы, вместе озорничали.
Быстро пролетели два года учебы. Пришел день распределения. Псаломщики - люди уже не властные сами себе, они люди Церкви. И как солдаты, которые должны слушаться своего командира и идти туда, куда он им скажет, церковнослужители должны слушаться священноначалие и служить там, куда их посылает (распределяет) епископ.
В день распределения, Николушка прочитал в списках, что Николая Трофимова направили на Ковдский приход Кемского уезда Архангельской губернии. И как бы ни хотелось Николке домой, к родным, он должен был ехать в село Ковда.